Имена персонажей в смысловой структуре повести «Котлован»
Имя персонажа — та «одежка», по которой его встречают в литературном произведении. Со времен классицизма известны «говорящие» имена (Правдин и Вральман у Фонвизина, Молчалин и Тугоуховский у Грибоедова), значением которых, собственно, и исчерпывался характер героя. Ничего не говорящие имена могут строиться на фонетической — артикуляционной — игре: достаточно вспомнить, как выбиралось имя гоголевскому Акакию Акакиевичу из выпавших в святцах Варуха, Варадата, Варахасия или мученика Хоздазата. В конце концов, имя может быть просто выдумано писателем, но тогда тем более важно понять, чем обусловлена «конструкция» имени и как связаны имя и его носитель.
Имена персонажей в прозе Платонова привлекают внимание своей необычностью и даже нарочитой искусственностью, «сделанностью». Жа- чев, Чиклин, Вощев — все эти имена строятся по типичной для русских имен схеме (оканчиваясь на -ев и -ин), но не имеют «прямого» лексического значения. Вместе с тем Козлов, Сафронов и Медведев (так звали медведя-молотобойца) носят вполне привычные и весьма распространенные фамилии, значение которых не воспринимается как характеристика героя.
Особо следует сказать и о том, что именами наделены не все персонажи «Котлована». Активист, поп, председатель сельсовета, «середняцкий старичок», просто «зажиточный» названы лишь по их социальному статусу. Однако в контексте «Котлована» отсутствие имени — не менее значимая для характеристики героя информация, чем буквальное значение или происхождение имени.
Важнейшее место среди имен собственных в повести, безусловно, занимает фамилия Вощев, которая становится главным смысловым фокусом «Котлована». Происхождение этой фамилии не связано с каким-то одним конкретным словом. Смысловая основа фамилии — «вощ» — может ассоциироваться и с корнями «воск/вощ» (как в слове «вощеный»), и со звучанием слова « вообще», которое в разговорной речи произносится как «ваще», и с близким по звучанию наречием «вотще». Ряд фонетических аналогий можно продолжить русской пословицей «Попасть как кур во щи (в ощип)», в которой центральным является звуковой комплекс «вощи».
При внешней несовместимости и даже противоречивости всех этих значений в истории Вощева они связываются воедино, взаимно дополняя друг друга. «Воск» — природный и хозяйственный материал — не связан напрямую с психологическим миром персонажа; но достаточно вспомнить, как Вощев собирает в мешок «всякую безвестность» мира для памяти, — и можно убедиться, что ничто «природное и хозяйственное» Вощеву не чуждо. «Вообще» напоминает о главном деле жизни героя — поиске смысла отдельного и общего существования, попытке додуматься до «плана общей жизни». С «вотще» связана идея тщеты и разочаровывающей безрезультатности такого поиска и обреченности героя. Сюжет русской пословицы в связи с историей Вощева в «Котловане» неожиданно получает грустно-комическое воплощение: в колхозе имени Генеральной Линии активист определяет Вощева на «куриное дело» («перещупать всех кур и тем определить к утру наличие свежеснесенных яиц»).
Фамилия Вощева уже на первой странице повести определяет логику его духовного пути — от надежды обрести «всемирную истину» к осознанию (после смерти Насти) тщетности общих усилий в достижении идеала и личного существования.
Традиционные русские фамилии — Козлов, Сафронов, Медведев, как может показаться, уступают по своему смысловому объему фамилии Вощев. Очевидна лишь сюжетная этимология фамилии Медведев: Медведев и есть медведь. Абсолютно реалистическая фамилия принадлежит, однако, совсем не традиционному для реалистической поэтики персонажу — медведю-молотобойцу, обладающему классовым чутьем.
Однако между именем собственным (Медведев) и нарицательным (медведь) есть несколько промежуточных звеньев: Миша («Миш» — в обращении к медведю деревенского мельника и кузнеца), Мишка, Михаил. «Человеческие» уменьшительно-ласкательные формы в обращении к медведю подчеркивают будничность фантастики — пролетарский молотобоец Миша вместе с людьми раскулачивает зажиточных крестьян в колхозе имени Генеральной Линии. Человеческие черты особенно ярко обозначаются в обращении к медведю Насти — «Медведев Мишка». Именно в восприятии Насти медведь окончательно «превращается» в человека: «Одна только Настя смотрела ему вслед и жалела этого старого, обгорелого человека». После смерти Насти Мишка снова становится только медведем: «…колхозники… возили в руках бутовый камень, а медведь таскал этот камень пешком и разевал от натуги пасть».
Фамилия же Козлов, внешне связанная по этимологии и способу образования с фамилией Медведев (название животного в корне и суффиксы -ов и -ев), по своему контекстуальному значению в «Котловане» оказывается ее антитезой. Жаргонное значение слова «козел» указывает на самого презренного человека; Козлов — вечно отстающий и самый жалкий землекоп, запас душевных и физических сил которого критически оценен Сафроновым: «Не переживет он социализма…» Таким образом, в системе персонажей повести Козлов и Медведев оказываются антиподами — но не только потому, что один — человек, а другой — зверь, а потому, что один — презираемый «паразит», а другой — уважаемый пролетарий.
С «животной» этимологией имен собственных связано в повести и имя партийного функционера Пашкина. Его зовут Лев Ильич. Внешняя этимологическая связь имени Лев с фамилиями Козлов и Медведев вновь оказывается обманчивой. «Царственные» краски имени Лев стираются в «контрреволюционном» сочетании политически правильного отчества (Владимир Ильич) и ошибочного имени (Лев Троцкий). «Неправильное» имя даже становится уликой в партийном разбирательстве, устроенном по заявлению Жачева. Лев Ильич — бюрократ постреволю- ционной генерации, и его имя — не столько указание на какие-то личностные черты персонажа, сколько сатирический «портрет» партийного активиста, который сумеет удержаться на плаву при любом повороте «генеральной линии».
В противовес Льву Ильичу Пашкину его партийный коллега на селе — активист — вообще лишен имени. В сравнении с Пашкиным, сюжетные функции которого ограничены, активист — значительно более деятельная фигура, он инициатор и главный участник раскулачивания «зажиточного бесчестья» в колхозе имени Генеральной Линии. Нарицательное существительное пристало к активисту так прочно, что начало выступать в роли имени; на селе была даже «уменьшительно-ласкательная» форма от «активиста» — «актив». Социально-политическая функция вытеснила в человеке живые черты, заполнила его целиком и отменила необходимость в индивидуальном имени.
Еще одна парадоксальная деталь связана с появлением в «Котловане» — причем появлением сюжетно не мотивированным — Ивана Семеновича Крестинина. Эпизод с его участием занимает несколько строчек, и более значимым оказывается скорее имя персонажа, нежели его участие в изображаемых событиях. «Старый пахарь» Иван Крестинин — мужик вообще (в фамилии очевидна связь со словом «крестьянин»), русский человек (Иван — нарицательное имя любого русского), христианин (однокоренные слова— «крестить», «крещение»). Его участь в повести — обобщенное выражение трагической судьбы русского крестьянина в эпоху коллективизации: «Старый пахарь Иван Семенович Крестинин целовал молодые деревья в своем саду и с корнем сокрушал их прочь из почвы, а его баба причитала над голыми ветками».
И наконец, наибольшая смысловая нагрузка приходится на имя Насти, олицетворяющей будущее счастье и «истину всемирного происхождения». Буквальное значение имени— «воскресшая». Настя действительно однажды буквально выходит из могилы: Чиклин уводит ее из комнаты (повествователь уточняет — комната была без окон), в которой умерла ее мать и в которой Чиклин сделал «склеп» для умершей. Однако значение имени Насти оказывается в трагическом противоречии с ее судьбой: предназначенная для новой, вечной жизни, сумевшая однажды уйти от смерти, она погибает, унося с собой надежду и веру. Смерть Насти — сюжетный и смысловой итог повести, и ее могила в котловане общепролетарского дома — мрачная эмблема утопического счастья.
Имена собственные в «Котловане», таким образом, выступают не только в традиционной функции — как средство характеристики персонажей. Значения имен связаны и со всеми остальными уровнями текста — сюжетом, образным и символическим строем — и могут быть адекватно поняты только с учетом их контекстуальных связей. Ключевая роль в смысловой структуре «Котлована» принадлежит именам Вощева и Насти: смерть «воскресшей» символически выражает тщетность надежд на всеобщее счастье в утопическом мире.