Как понимает поэзию Бальмонт?

О самоценности поэзии, о том, что она не имеет никакого общественного значения, но только эстетическое, не раз гово­рили поэты рубежа веков. Может быть, лучше всего это ощу­щение независимости поэзии не только от общественной жиз­ни, но даже и от поэтического содержания вообще выразил Бальмонт, представлявший художника полным властелином в созданном им царстве, независимом от действительности: «Я не знаю мудрости, годной для других, / Только, мимолетности я влагаю в стих. / В каждой мимолетности вижу я миры. / Полные изменчивой радужной игры, / Не кляните, мудрые. Что вам до меня? / Я ведь только облачко, полное огня. / Я ведь только об­лачко. Видите, плыву. / И зову мечтателей… Вас я не зову!» Идея самоценности поэтического творчества, которое творит из ничего прекрасные миры, была очень дорога Бальмонту. Свою великую поэтическую заслугу он видел прежде всего в том, что лучше других поэтов овладел тайнами поэтического языка: «Я — изысканность русской медлительной речи, / Предо мною другие поэты — предтечи, / Я впервые открыл в этой речи ук­лоны, / Перепевные, нежные, гневные звоны».