Краткое содержание: Мастер и Маргарита, Часть первая

МАСТЕР И МАРГАРИТА

Часть первая

Однажды весной на Патриарших прудах прогу­ливались Михаил Александрович Берлиоз, пред­седатель правления одной из крупнейших москов­ских литературных ассоциаций и редактор толстого художественного журнала, и начинающий поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. Собеседники говорили об Иисусе Хри­сте. Редактор заказал поэту большую антирели­гиозную поэму. Произведение было написано, од­нако оно не удовлетворяло ожиданий Берлиоза. Он читал поэту что-то вроде лекции на заданную те­му. Собеседники не заметили, как в аллее пока­зался человек. Описания внешности его очень про­тиворечивы. Кто-то из очевидцев утверждал, что человек был маленького роста и хромал на пра­вую ногу, кто-то говорил, что был он великаном и хромал на левую ногу, кто-то вообще не заметил никаких особых примет.

Незнакомец уселся на соседней скамейке от хо­роших знакомых, которые почему-то решили, что прохожий — иностранец. Берлиоз тем не менее продолжал свою речь, в которой убеждал Ивана, что Иисуса просто не существовало. В их разговор вдруг вмешался иностранец, который, казалось, впервые в жизни общался с атеистами. Он спро­сил своих собеседников: если нет Бога, кто управ­ляет человеческой жизнью и распорядком на зем­ле? Бездомный ответил, что сам человек. На это иностранец заметил, что человек не может управ­лять жизнью, поскольку не в состоянии ручаться за свой завтрашний день. Произошел спор. Незна­комец сказал Берлиозу, что тот умрет не от кирпи­ча, свалившегося на него, — ему отрежут голову. Причем сделает это молодая женщина, комсомол­ка. Редактор только удивился и сказал, что намерен председательствовать сегодня в МАССОЛИТе. Ино­странец стоял на своем, утверждая, что Аннушка уже не только купила, но уже и разлила подсол­нечное масло. Собеседники ничего не поняли из того, что сообщил им новый знакомый.

В конце разговора незнакомец представился иностранным специалистом по черной магии. Он еще раз вернулся к теме о существовании Христа и стал рассказывать своим новым знакомым о Пон­тии Пилате.

Прокуратор Иудеи Понтий Пилат вышел в кры­тую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого. У него начинался приступ геми­кранию когда от нестерпимой боли раскалывается полголовы. Секретарь подал прокуратору перга­мент, в котором излагалось дело одного заклю­ченного. Пилат должен был решить его судьбу. Привели обвиняемого. Это был человек лет двад­цати семи, «одет он был в старенький и разорван­ный голубой хитон». Заключенный с тревожным любопытством смотрел на прокуратора.

Человек назвался Иешуа по прозвищу Га-Ноц­ри. Он не имел постоянного дома, а путешествовал из города в город, проповедуя свою веру, рассказы­вал про истину, смущая тем самым народ. Пилат, мучаясь от боли и мечтая только о чаше с ядом, спросил обвиняемого: «Что такое истина?» Иешуа ответил, что истина в том, что у прокуратора так сильно болит голова, что тот думает о смерти. Иешуа пообещал Понтию, что боль сейчас пройдет. На лице прокуратора выразился ужас — боль ушла. Арестованный позвал его на прогулку, утверждая, что Пилат слишком в себе замкнулся и потерял веру в людей.

Прокуратор приказал развязать Иешуа. В про­цессе разговора обвиняемый утверждал, что лю­ди сильно исказили его слова, а слухи о нем значи­тельно преувеличены. Пилат понял, что перед ним стоит уникальный человек, однако он не в силах помочь ему, поскольку Га-Ноцри обвиняли в нару­шении «Закона об оскорблении величества». Арес­тованный также не отрицал, что говорил Иуде, че­ловеку, выдавшему его властям, о времени, когда не станет никакой власти, не станет кесарей. Ие­шуа снова попросил Пилата отпустить его.

Прокуратор приказал сдать преступника началь­нику тайной службы, а также распорядился, что­бы арестованного содержали отдельно от других осужденных и запретили под страхом тяжкой ка­ры солдатам разговаривать с этим человеком.

Понтий Пилат пригласил к себе иудейского пер­восвященника Иосифа Кайфа, исполняющего обя­занности президента Синедриона, и сообщил ему, что утверждает смертный приговор Га-Ноцри. Затем он спросил священника, кого из двух пре­ступников освобождает Синедрион в честь насту­пающего великого праздника Пасхи. Священник сказал, что это Вар-равван. Даже после просьбы Пилата изменить решение Кайфа остался верен принятому решению.

У стен дворца на площади собрался народ. Про­куратор вышел на помост и, когда толпа смолкла, поднял правую руку вверх. Он объявил имена преступников, которым уготована смертная казнь.

Кроме того, Пилат назвал имя того, кто волею слу­чая останется жив. После этого прокуратор дви­нулся к дворцовым воротам. Варраввана освобо­дили, а троих оставшихся заключенных конвой повел к Лысой Горе на казнь.

Здесь иностранец прервал свой рассказ. Бер­лиоз заметил, что это совершенно не совпадает с евангельскими рассказами. Незнакомец повторил слова Берлиоза о том, что Евангелие нельзя счи­тать историческим источником. Еще он довери­тельно сообщил, что сам являлся очевидцем всего рассказанного. Берлиоз сразу понял, что перед ним сумасшедший, и решил никак не противоре­чить ему. Иностранец заявил, что собирается жить в квартире Михаила Александровича. Больной вдруг обратился к растерявшемуся Ивану: «А дьявола тоже нет?» Услышав отрицательный ответ, незна­комец затрясся от хохота. Берлиоз стал успокаи­вать разволновавшегося иностранца.

Берлиоз решил добежать до ближайшего теле- фона-автомата и позвонить, куда надо, чтобы больно­го иностранца забрали. У самого выхода на Бронную председатель МАССОЛИТа столкнулся с госпо­дином в клетчатых брючках, у него были с кури­ные усишки и маленькие пьяные глазки. Берлиоз подбежал к турникету, взявшись за него рукой, он хотел ступить на рельсы, но заметил прибли­жающийся трамвай. Берлиоз, несмотря на то, что стоял на безопасном месте, решил еще отойти. Он шагнул назад, его нога, как на льду, поскользнулась, и он полетел прямо под наступающую машину. Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Пат­риаршей аллеи выбросило его отрезанную голову.

Все это происходило на глазах Бездомного, ко­торый, как парализованный, не мог встать со ска­мейки. Когда «скорая» увезла обезглавленного Бер­лиоза и поранившуюся осколками лобового стек­ла его невольную убийцу, прямо перед скамейкой Ивана столкнулись две женщины. Они бурно об­суждали причину происходящего и не раз упомя­нули какую-то Аннушку, пролившую подсолнеч­ное масло рядом с рельсами.

Еще долго поэт находился в состоянии оцепе­нения, пока наконец у него в голове не сложилась цепочка следующих друг за другом событий. Без­домный решил, что виной трагедии является иност­ранец, предсказавший ее.

Иван начинает преследовать незнакомца, одна­ко, как бы он ни ускорял ход, не может его настиг­нуть. В итоге Бездомный решил, что иностранец непременно спрятался в доме № 13 в квартире 47.

Не обнаружив преступника по этому адресу, Иван сорвал со стены бумажную иконку, схватил церковную овечку и покинул неизвестную квар­тиру. Больное воображение привело его на Москву- реку. Здесь Бездомный разделся и нырнул в воду. Когда поэт вернулся на берег, он не обнаружил там своей одежды. На ступенях лежали кальсоны, рва­ная толстовка, иконка, свеча и спички. Надев рванье, Иван стал глухими улочками добираться до «До­ма Грибоедова», где располагался МАССОЛИТ.

На площадке перед домом находился чудесный летний ресторан, где литературные деятели могли за небольшие деньги насладиться великолепной кухней. В самом доме горел свет в одной только комнате, где двенадцать литераторов ждали Бер­лиоза, страдая от духоты. В это же время замес­титель председателя по МАССОЛИТу Желдыбин был в морге на опознании тела Берлиоза.

В полночь двенадцать литераторов спустились в ресторан. Пронесся слух о смерти Берлиоза. Вернувшийся в Грибоедов Желдыбин срочно ор- ганизовалсозвал заседание правления. Ресторан зажил своей обычной жизнью. В разгар вечера на веранде появилась странная фигура в разодран­ной толстовке с приколотой к ней иконкой, в каль­сонах, с зажженной свечой в руках. Литераторы узнали в ней поэта Бездомного. Он начал нести какую-то околесицу про смерть Берлиоза, Аннуш­ку и иностранца, все это устроившего. Официан­ты связали Ивана и вызвали машину психиатри­ческой помощи.

В психиатрической клинике разгоряченный борьбой с официантами и недоверием со стороны товарищей по литературному перу Иван стал сум­бурно, перескакивая с одного на другое, расска­зывать доктору события прошедшего дня. Бездом­ный так буйно рвался скорее найти консультанта, что ему пришлось сделать успокаивающий укол. Усталый врач поставил предварительный диаг­ноз «шизофрения на фоне алкоголизма» и распо­рядился поместить нового пациента в отдельную палату.

Утро следующего дня тяжело начиналось для директора театра Варьете Степы Лиходеева. Ве­чером он перебрал, поэтому жестоко мучился от головной боли. Он лежал на своей кровати в квар­тире, которую занимал пополам с покойным Бер­лиозом. Наконец Степа смог подняться и сесть на кровати. В комнате он обнаружил еще одного че­ловека, одетого в черное, и в черном берете. Выяс­нилось, что незнакомец — это профессор черной магии Воланд. С ним Лиходеев заключил конт­ракт на семь выступлений в своем театре, хотя сам директор ничего об этом не помнил. Пока Сте­па звонил по телефону финдиректору Варьете Римскому и спрашивал его насчет Воланда, посе­тителей в квартире прибавилось. Вернувшись в комнату, Лиходеев обнаружил там, помимо Во­ланда, длинного господина в клетчатом костюме с пенсне и огромного жирного кота. Гость предста­вил их как свою свиту. Директор был поражен еще больше, когда прямо из зеркала трюмо вы­шел огненно-рыжий, маленький, но необыкновен­но широкоплечий, в котелке и с торчащими изо рта клыками господин. Кот назвал его Азазелло, и ком­ната закружилась у Степы перед глазами. Очнул­ся он на берегу моря, за спиной располагался кра­сивый город на горах. У прохожего Степа узнал, что очутился в Ялте.

Проснувшись поздно утром, Бездомный долго приходил в себя, соображая, как он попал в эту белую комнату. После утренних процедур и зав­трака Иван встретился с доктором Стравинским. Пациент стал снова пересказывать всю историю, случившуюся с ним накануне. Иван рвался из больницы, чтобы поскорее, даже не заходя домой, отправиться в милицию, чтобы организовать пои­ски иностранца. Доктор внимательно выслушал Бездомного и отпустил, сказав, что уже через два часа его доставят обратно. Стравинский объяснил, что, поскольку казенную одежду отнимут, то Без­домному достаточно будет в кальсонах добежать до милиции и начать свой рассказ о Понтии Пила­те, как его тут же обратно проводят в психиатри­ческую клинику. Договорились, что Иван побудет в больнице и изложит свой рассказ на бумаге.

Председателю жилищного товарищества дома, где проживал покойный Берлиоз, Никанору Ива­новичу Босому не было покоя. Тридцать два чело­века претендовали на площадь погибшего. Босой решил лично навестить злополучную квартиру. В кабинете покойного он обнаружил тощего граж­данина в клетчатом пиджаке, который представил­ся Коровьевым, переводчиком иностранца, и очень радушно встретил гостя. Далее председатель уз­нал, что иностранный артист был любезно пригла­шен директором Варьете Лиходеевым провести неделю гастролей в этой квартире. Босой даже об­наружил письмо Лиходеева в своем портфеле с просьбой временно прописать иностранца. Ко­ровин дал Никанору Ивановичу взятку в рублях, которая сама вползла к нему в портфель.

Как только Босой покинул квартиру, Коровин позвонил в милицию и сообщил, что председатель жилтоварищества спекулирует валютой. Никанор Иванович тем временем спрятал деньги у себя до­ма в вентиляционный ход, где те и были обнару­жены спустя полчаса двумя товарищами в форме, только рубли волшебным образом превратились в доллары. Босой был арестован.

В это время Римский разговаривал у себя в ка­бинете с администратором Варьете Варенухой. Они обсуждали исчезновение Степы Лиходеева. Ка­пельдинер втащил в кабинет афиши предстояще­го представления профессора Воланда. Римский был очень недоволен этой затеей. Он, как и Варенуха, еще не видел мага. Неожиданно вошла жен­щина и принесла телеграмму от угрозыска города Ялты, который наводил справки о Лиходееве. Рим­ский посчитал, что это шутка, поскольку в пол­день сам лично разговаривал с Лиходеевым, звонив­шим из своей квартиры, по телефону. Он пытался заказать разговор с Ялтой, однако линия была по­вреждена. Телеграммой Римский подтвердил лич­ность Лиходеева и даже выслал ему пятьсот рублей, хотя потом собрал все телеграммы, запечатал в конверт и отправил с ним Варенуху, куда надо. Когда администратор выходил из своего кабине­та, зазвонил телефон. Противный голос посовето­вал ему никуда не ходить. Варенуха прокричал в труб­ку угрозы и вылетел из кабинета. Уходя, он заско­чил в уборную, чтобы проверить работу монтера. Там его встретили два незнакомца: один — невы­сокий толстяк с кошачьей физиономией, другой — рыжий с клыками. Они избили администратора и перенесли в квартиру, где его встретила обна­женная девица с горящими фосфорическими гла­зами. Варенуха лишился чувств.

Тем временем в лечебнице Иван тихо плакал, сидя на кровати. Его попытки сочинить заявление насчет загадочного консультанта не увенчались успехом. Наконец больной успокоился и совсем бы­ло начал засыпать, как вдруг решетка беззвучно поехала в сторону, и на балконе появилась таинст­венная фигура. Она погрозила Ивану пальцем. Иван разглядел в фигуре мужчину.

В театре Варьете полным ходом шло представ­ление, только Римский в одиночестве сидел в сво­ем кабинете и гадал, куда делся Варенуха. В десять часов финдиректор решил позвонить туда, куда он отправил администратора, однако все телефоны театра оказались неисправны. Во время антракта приехал иностранный артист и поразил всех сво­им видом: на Воланде были дивный, невиданный по покрою фрак и черная полумаска. Не меньший интерес вызвали и спутники мага: «длинный клет­чатый в треснувшем пенсне и черный жирный кот». Римский раскланялся с артистами. Прозвенел тре­тий звонок.

Перед публикой предстал известный конфе­рансье Жорж Бенгальский. Он рассказал борода­тый анекдот, которому никто не засмеялся. Бен­гальский поведал публике, что господин Воланд мастерски владеет техникой фокуса и готов сам разоблачить эту технику. Иностранец сел в кресло на сцене и завел разговор с клетчатым, называя его Фаготом, о москвичах. Бенгальский попытался вмешаться в этот разговор, но его уличили во лжи. После нескольких фокусов Фагот выстрелил вверх из пистолета, и на москвичей сверху полетели чер­вонцы. Зрители принялись собирать свалившееся с неба богатство. Бенгальский поторопился заме­тить, что магистр сейчас разоблачит свой фокус и деньги превратятся в обычную бумагу. Фагот опять уличил его во лжи и спросил у зала, како­го наказания тот заслуживает. Кто-то крикнул, что ему нужно оторвать голову. Желание было ис­полнено: кот сорвал голову Бенгальского с полной шеи. Публика вскрикнула, кровь стала хлестать из артерий.

Женский голос попросил приделать голову об­ратно. Кот снова нахлобучил голову на место. На шее не осталось даже шрама. Конферансье же продол­жал руками в воздухе что-то ловить и кричал, чтобы отдали его голову. Приехала карета скорой помощи и увезла несчастного.

Затем Фагот прямо на сцене открыл магазин, в котором все желающие дамы могли обменять свою старую одежду и обувь на новую. Сначала да­мы стеснялись, однако скоро на сцене сделалось столпотворение. Женщины стали хватать все под­ряд, когда Фагот, он же Коровьев, объявил, что магазин закрывается. Оркестр грянул «ни на что не похожий по развязности марш». Внезапно сце­на опустела, в воздухе растворились маг в кресле, Фагот и кот Бегемот.

Иван осторожно спустил с постели ноги и всмот­релся в мужчину, заглядывающего с балкона. Это был «бритый, темноволосый, с острым носом, встре­воженными глазами и свешивающимся на лоб кло­ком волос человек примерно лет тридцати вось­ми». Одет он был в больничное. Он рассказал, что стащил ключи у медсестры и может открывать балконные решетки, однако удирать ему некуда. Ивану понравился гость, и он стал рассказывать вчерашнюю историю на Патриарших прудах. По­сетитель не считал Бездомного сумасшедшим, на­оборот, слушал внимательно, даже пришел в вос­торг от рассказа. Когда Иван закончил, гость сказал, что тот сам виноват во всем происходящем: «Нель­зя было держать себя с ним столь развязно и да­же нагловато». Когда Бездомный спросил имя ино­странца, то услышал, что повстречался с самим сатаной. Иван снова загорелся, считая, что нужно непременно изловить дьявола.

Но гость сказал, что не советует этого делать. Он рассказал поэту, что год назад написал роман о Понтии Пилате. Сам себя он назвал при этом не писателем, а мастером. Еще он сказал, что давно потерял свою фамилию, — он «оказался от нее как и вообще от всего в жизни».

Историк по образованию, он знал пять языков и работал в одном из московских музеев. Жил он одиноко, не имея знакомых и родственников в Моск­ве. Однажды ему повезло, и он выиграл сто тысяч рублей. Он бросил работу, снял небольшую квар­тирку в полуподвальчике и стал писать книгу о Понтии Пилате. Однажды на Арбате он встре­тил прекрасную женщину, которая несла в руках отвратительные желтые цветы. Мастера поразило одиночество, о котором говорил глаза незнакомки. Он пошел следом за ней. Женщина первой заго­ворила с ним о цветах. Когда мастер сказал, что ему совершенно не нравится ее букет, женщина бросила цветы в канаву. Историк вдруг понял, что всю жизнь ждал и любил именно эту женщину. Оказалось, что и она всю жизнь любила его. Цве­ты были тем своеобразным знаком, по которому они узнали друг друга. Скоро женщина стала тай­ной женой мастера. Никто не подозревал об этой связи. Каждый день в полдень возлюбленная мас­тера приходила к нему: готовила завтрак, пере­читывала написанное, а потом шила для своего лю­бимого шапочку. Она верила в него и сулила ему славу.

Роман был дописан и перепечатан в пяти эк­земплярах. Редакторы не поняли произведения мастера. Роман печатать отказались, но в газетах появились критические статьи, посвященные ему. Первой стала статья Аримана «Вылазка врага». По­том вышла статья другого критика, где автор при­зывал «ударить по пилатчине». Критика ополчи­лась против романа.

Мастер и его возлюбленная не знали, что даль­ше делать: роман был уже написан. Статьи о ро­мане не прекращались.

Сначала мастер только смеялся, потом насту­пила стадия удивления, а затем — стадия страха. Начиналось психическое заболевание. Мастер стал бояться темноты. Его возлюбленная тоже из­менилась: она побледнела и похудела. Она чувст­вовала, что с ее возлюбленным творится что-то неладное, поэтому хотела отправить его к Чер­ному морю. Она сказала, что сама возьмет ему би­лет. Мастер отдал ей все оставшиеся деньги. Жен­щина обещала прийти на следующий день.

Ночью писатель проснулся совсем больным. Ему стало страшно. Как безумный, он разжег печь и стал жечь сам роман и черновики.

Кто-то постучал в окно. Это была она. Она го­лыми руками выбросила из печки остававшуюся там пачку. Мастер стал говорить, что болен. Она аккуратно собирала обгоревшие листы, повторяя, что он все обязательно восстановит. Возлюбленная писателя решила, что нынешнее состояние дел — это результат ее лжи.

Она решила уйти от мужа, однако сделать это не сейчас, не ночью, а завтра утром. Мастер боял­ся этого, поскольку был уверен, что ей будет пло­хо с ним. Когда она ушла, кто-то постучал в окно. Писатель оказался на улице, ему некуда было ид­ти, он испытывал страх.

Скоро он оказался в клинике. Его жена ничего не знала о его судьбе, и мастер не собирался пи­сать ей о себе, поскольку нельзя посылать письма, имея такой обратный адрес.

Когда Иван попросил рассказать мастера, что впоследствие произошло с Иешуа и Пилатом, тот только поморщился, сказал, что не может без со­дрогания вспоминать о своем романе, и высколь­знул обратно на балкон.

Сразу после окончания представления Римский находился у себя в кабинете, прислушиваясь к ми­лицейским трелям и глядя на магические червон­цы. Выглянув в окно, он увидел на тротуаре даму в одной сорочке и панталонах. Рядом раздавался хохот, а спутник дамы, запутавшись в летнем паль­то, судорожно сдирал его с плеч. Такие же взры­вы хохота раздались с другой стороны. Римский хотел уже звонить, куда надо, валить все на Лихо­деева, выгораживать самого себя, как позвонил телефон. Тихий развратный женский голос шеп­нул в трубку, чтобы финдиректор никуда не зво­нил. Это так напугало Римского, что он захотел поскорее уйти из театра.

Дверь открылась, и бесшумно вошел Варенуха. Он стал рассказывать про безобразия, которые устроил подвыпивший Степа Лиходеев в кафе «Ял­та». Чем дальше рассказывал Варенуха, тем тре­вожнее становилось финдиректору. Он вдруг понял, что все это ложь, от первого слова до последнего. Он стал размышлять, зачем Варенухе придумы­вать всю эту историю. Римский вдруг заметил, что администратор, сидя на стуле, не отбрасыва­ет тени.

Варенуха понял, что открыт, и прошипел, что финдиректор всегда был смышлен. Он отпрыгнул к двери и запер ее на английский замок. Римский бросился к окну и увидел прильнувшее лицо го­лой девицы, которая через форточку пыталась открыть окно. Наконец покойница ступила на по­доконник. Вдруг раздался крик петуха, и девица, испустив ругательство, выплыла в окно, за ней по­следовал Варенуха.

Римский, за одну ночь ставший седым как снег, выбежал из театра, рванул к вокзалу, сел на пер­вый попавшийся поезд и уехал из города.

Никанор Иванович Босой, побывавший в милиции, в итоге попал в клинику Стравинского в очень возбужденном состоянии. Ему везде чудился Коровьев, в котором он разглядел черта. В клинике под воздействием успокаивающего лекарства Бо­сому приснился сон. Он очутился в театральном зале, где конферансье уговаривал публику сдать правоохранительным органам имеющуюся у них валюту. По очереди молодой человек обращался к зрителям, сидящим в зале. Он также спрашивал о валюте и Босого.

Сон так подействовал на председателя, что тот стал кричать и ввел в беспокойство пол-отделения клиники. Медсестре пришлось сделать ему еще один укол, а потом успокаивать разволновавшихся боль­ных. Мастеру снился Иешуа.

Лысая Гора была заключена в двойное оцепле­ние. На нее под конвоем на повозках везли троих заключенных с белыми досками на шее, на каждой из которых было написано «Разбойник и мятеж­ник». За повозкой осужденных следовали другие, на которых находились свежеобтесанные столбы с перекладинами, веревками, лопатами, ведрами и топорами. На этих повозках ехали шесть палачей. За процессией шло около двух тысяч любопыт­ных, которые не испугались невыносимой жары, стоявшей в тот день. Более трех часов осуществ­лялся подъем. Все любопытные, не выдержав, вер­нулись в город.

Только один человек остался и даже пытался прорваться через оцепление. Он нашел себе доволь­но неудобное место, однако с него была хорошо видна площадка для казни. На своем пергаменте он написал: «Бегут минуты, и я, Левий Матвей, на­хожусь на Лысой Горе, а смерти все нет!»

Он ругал себя за то, что отпустил Иешуа одно­го позавчера около полудня. Узнав о приговоре, Левий хотел избавить учителя от мучений. Он ук­рал в хлебной лавке нож, однако опоздал, процес­сия была уже у подножия холма.

Четыре часа длилась казнь, а Матвей так и не смог что-либо сделать. В ярости он стал просить Бога убить Иешуа немедленно, однако опять ни­чего не происходило. Надвигалась гроза. Левий ви­дел, как стал сниматься полк. Трое людей подошли к столбам.

Первый из осужденных сошел с ума и пел бес­смысленные песенки. Второй мучился более дру­гих, поскольку никак не впадал в забытье. «Счаст­ливее двух других был Иешуа.

В первый же час его стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье, повесив голову в раз­мотавшейся чалме». Повинуясь приказанию, один из палачей с помощью губки, привязанной к копью, напоил Га-Ноцри. Тот попросил напоить его това­рищей по несчастью. После этого палач снял губ­ку и копьем ударил в сердце осужденного со слова­ми: «Славь игемона!» То же произошло и у других столбов.

Хлынул ливень, и солдаты поспешили в Иеру­салим. Левий Матвей спустился из своего укры­тия и припал к ногам Иешуа. Он перерезал верев­ки у всех осужденных и унес тело учителя.

На следующий день после магического сеанса театр Варьете осаждали толпы людей. Очередь была таких размеров, что это взволновало мили­цию. В театре также было неспокойно. С самого утра, не переставая, звонили телефоны в кабине­тах Лиходеева, Римского и Варенухи. Никто не знал, куда подевалась администрация театра. На­чалось следствие. Из начальства оставался толь­ко бухгалтер Василий Степанович Ласточкин. Он сообщил, что никаких следов договора с выступав­шим магом ему найти не удалось. Еще он вспомнил, что фамилия фокусника вроде бы Воланд и оста­новился он в квартире Лиходеева. Василию Сте­пановичу нужно было сделать доклад в Комиссию зрелищ о вчерашнем представлении и отвезти кас­су. Бухгалтер в кабинете заведующего неожидан­но обнаружил только его костюм, распекающий под­чиненных. Все сотрудники в испуге разбежались кто куда.

В городском зрелищном филиале, куда напра­вился Василий Степанович, творились не менее странные вещи. Все сотрудники пели хором. Одна из сотрудниц сообщила бухгалтеру, что во всем виноват их директор, который «втирал очки на­чальству», постоянно организовывая различные кружки. Сегодня он привел человека в клетчатых брючонках и сообщил, что отныне у них будет хор.

Клетчатый давно ушел, а они поют и поют, не в си­лах остановиться. Когда Василий Степанович ра­звязал веревочку на пакете, чтобы сдать деньги в кассу, то вместо рублей обнаружил валюту, за что немедленно был арестован.

В квартиру покойного Берлиоза тем временем отдельно друг от друга направились визитеры. Первый — дядя незадачливого редактора Макси­милиан Андреевич Поплавский, решивший во что бы то ни стало унаследовать квартиру племянни­ка. В квартире Берлиоза он встретил Коровьева, который прямо рыдал, расстроенный смертью Берлиоза. Он указал на кота, утверждая, что имен­но тот дал телеграмму в Киев. Когда кот заговорил человеческим голосом, у Поплавского закружи­лась голова. Бегемот сказал киевскому дяде, что его присутствие на похоронах отменяется ввиду его непорядочности, и позвал Азазелло. Невысо­кий, но широкоплечий рыжий с клыком так напу­гал Максимилиана Андреевича, что тот незамед­лительно вернулся обратно домой.

Вторым визитером был буфетчик Варьете Анд­рей Фокич. Маленький пожилой человечек пришел в квартиру Берлиоза добиться справедливости. Утром, считая кассу, он обнаружил, что вместо де­нег у него попадается резаная бумага. Воланд сам встретил посетителя и сочувственно выслушал его. В ходе беседы он выяснил, что буфетчик име­ет сбережений двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах и двести золотых десяток под полом. Коровин предсказал Андрею Фокичу, что умрет тот через девять месяцев, так и не успев по­тратить все свое богатство. Ошеломленный буфет­чик выскочил из злополучной квартиры и помчал­ся к профессору медицины Кузьмину. Он выпросил у него направление на анализы и расплатился чер­вонцами, вскоре превратившимися в этикетки с бу­тылок «Абрау-Дюрсо».