Настоящий расцвет личности, ее внутренней свободы, достоинства, ответственности, характерный для оттепели, обусловил особенности поэмы А. Твардовского «За далью-даль» (1950-1960). Исследователь А. Македонов определил это произведение А. Твардовского как поэму смены эпох, поиска истины. Здесь автор стремится понять и сказать всю правду «о времени и о себе», не перекладывая трудных решений на чьи-либо другие плечи. По сравнению с предшествующими произведениями в поэме «За далью — даль» еще более усиливается лирическое начало, которое становится определяющим, структурообразующим. Все изображенное в произведении показано глазами лирического героя, дано сквозь призму его восприятия, его переживания, осмыслено им. Так эпическая по своей сути поэзия Твардовского, обращенная к переломным историческим периодам в судьбе народа, обогащается открыто выраженным лирическим пафосом и глубиной философского размышления о больных проблемах века, о своем жизненном пути.
Твардовскому «есть, что видеть, есть, что петь». И верно, он «поет» об обновленной стране, о стойкости, созидательной активности, «молодеческом резоне» народа-труженика. В главах «Семь тысяч рек», «Огни Сибири» активно используется лексика и эпитеты высокого стиля («древо», «державный», «краса»), метафоры («семь тысяч рек», «единая семья», «кузница державы», «Млечный путь», «огни Сибири»), фольклорные образы («матушка Волга», «батюшка Урал»). В главе «На Ангаре» описание перекрытия реки разворачивается в картину праздника труда, победы человека в трудной борьбе со стихией и переходит в открытое авторское размышление о самом дорогом:
Ты здесь — венец красы земной,
Моя опора и защита И песнь моя —
Народ родной!
В этих главах, выражающих самые искренние чувства поэта, его благодарность родине за счастье быть с ней на ее трудном пути, автор порой бывает многословным и велеречивым (думается, Твардовский с его удивительным чувством правды и неприятием всякого рода украшательства сознавал это и сам, когда просил сотрудников редакции посмотреть завершенные главы еще и еще раз: «По-моему, я в них воспарил»). С другой стороны, этот утверждающий пафос связан, думается, со стремлением поэта не дать усомниться в том действительно ценном, что было создано трудом народа за годы Советской власти.
Наибольшей художественной силой обладают главы произведения, в которых автор не «поет», а размышляет, где преобладает пафос анализа и самоанализа. Такой настрой задает избранный писателем жанр книги. Первые публикации отрывков из нее шли с подзаголовком «Из путевого дневника». Здесь точно определены особенности произведения, связь его повествовательного сюжета (путешествие в пространстве — через всю страну и во времени — из настоящего в прошлое и будущее) и сюжета лирико-психологического. В дневник заносится то, что человеку особенно дорого, что важно лично для него, и это придает произведению исповедальный характер, усиливает эффект подлинности, достоверности всего, о чем идет речь в поэме. Дневник необходим и для того, чтобы понять самого себя, вызвать себя на беспощадный суд совести, «немую боль в слова облечь». Особую роль в этом «путешествии за правдой» (вспомним традиционный фольклорный сюжет) играют главы «С самим собой», «Друг детства», «Так это было».
Нет, жизнь меня не обделила,
Добром своим не обошла.
Всего с лихвой дано мне было В дорогу — света и тепла…
Чтоб жил и был всегда с народом,
Чтоб ведал все, что станет с ним,
Не обошла тридцатым годом.
И сорок первым.
И иным.
Твардовский мыслит себя частью народа, он не представляет свою жизнь вне судьбы общей, и это придает характеру лирического героя черты эпические. Вот почему «я» в поэме Твардовского постоянно сочетается с «мы». Но это не лишает автора возможности и необходимости быть «за все в ответе — до конца».
Просто, искренне и мужественно, стремясь понять, а не осудить, приступает Твардовский к самому важному и трудному — размышлению о пути, пройденном страной после революции, о своем понимании сталинской эпохи.
Так это было: четверть века Призывом к бою и труду Звучало имя человека Со словом Родина в ряду…
Мы звали — станем ли лукавить? —
Его отцом в стране-семье.
Тут ни убавить,
Ни прибавить, —
Так это было на земле.
Два лица выделены в этой главе из коллективного портрета современников, две отзывающиеся мучительной болью в душе лирического героя судьбы. Один — «друг пастушеского детства и трудных юношеских дней», перед которым лирический герой чувствует свою неизбывную вину (подробнее об этом поэт расскажет в главе «Друг детства»). С ним входит в главу образ «зрелой памяти», от сурового лица которой никуда не деться, «да нам с тобой и не пристало». Второй герой, точнее, героиня — тетка Дарья из родной смоленской деревни,
С ее терпеньем безнадежным,
С ее избою без сеней,
И трудоднем пустопорожним,
И трудоночью — не полней…
Со всей бедой — войной вчерашней И тяжкой нынешней бедой…
Тетка Дарья — олицетворение совести народной, мнения народного, которое поэт ценит превыше всего и которое не позволит покривить душой, отступить от правды.
Глава «Так это было» имела для А. Твардовского принципиальное значение. Вот слова поэта в передаче В.Лакшина: «Мне важно было написать это… Я должен был освободиться от того времени, когда сам исповедовал натуральный культ». О драме прозрения Твардовского размышлял и Ф.Абрамов: «Интеллигент, крестьянин, да к тому же еще пострадавший от коллективизации, правоверный коммунист, который все искренно оправдывал во имя революции… И силы ему давала вера, которая сильнее была в нем, чем в других. Но так было, пока не пошатнулась вера в Сталина, пока не грянул XX съезд… Вся послевоенная история — это раскрепощение».
Можно спорить (и этот спор начался в 70-е годы) о глубине прозрения Твардовского, сопоставляя написанные им строки с «Реквиемом» А. Ахматовой, книгами глубоко уважаемого Твардовским А. Платонова или открытого им же А. Солженицына. Можно говорить, что поэт не преодолел представления о всеобщей вере и всеобщей слепоте в годы культа, отмечать, что Твардовский, как и большинство людей в годы оттепели, обращался мыслью к личности Ленина, стремясь «свой ясный разум видеть в нем». Есть в поэме и очевидные сегодня умолчания: среди событий, пережитых народом и самим автором, ни словом не упомянуты драматические годы коллективизации (к их переосмыслению Твардовский придет в поэме «По праву памяти»). «Но кто из нас годится в судьи — Решать, кто прав, кто виноват?» — предостерегал от поспешных выводов и суждений о сложнейших проблемах А. Твардовский.